«Космопоиск» и первые атаманы Черноморского казачьего войска. (Часть Вторая)

Атаман Сидор Белой.
Это самый первый атаман вновь созданного Войска Верных Казаков из бывших запорожцев, расформированной в 1775 году Запорожской Сечи.
В 1787 году началась очередная война с турками. Турки стремились прорваться к Херсону, где князем Потёмкиным были основаны новые верфи, и начали строиться первые суда для русского Черноморского флота.
К февралю 1788 года стараниями князя Потёмкина и Сидора Белого, бывшее Запорожское войско было воссоздано под новым именем "Войска Верных Казаков". Войско, состоящее из пеших и конных казаков, а так же имевшее флотилию из лёгхих судов, поступило под начальство генерала А. В. Суворова.
В июне 1788 года при взятии на абордаж турецких кораблей в Днепро-Бугском лимане Сидор Игнатьевич Белой был тяжело ранен и через три дня умер. Его похоронили в Александровской церкви в Кинбурнской крепости.
Здесь подробное описание жизни атамана Белого, исторические обстоятельства, Завещание и фотокопия его подписи, сделанная собственноручно - http://wars175x.narod.ru/bgr_bel.html
Нужно отметить, что за год до этого события, а именно осенью 1787 года генерал Суворов одержал победу на Кинбурнской косе над многократно превосходящим по численности турецким десантом. Суворов в этом сражении получил ранение, но Кинбурнская крепость устояла, за что Суворов был награждён орденом Андрея Первозванного. Почти весь турецкий десант и помогавшие туркам французские офицеры и военные инженеры погибли в песках на Кинбурне.
Позднее крепость утратила своё стратегическое значение, была разобрана и из её камней был насыпан остров Первомайский посреди Днепро-Бугского лимана напротив Очакова.
В настоящее время на спутниковом снимке просматриваются только остатки крепостного вала с материковой стороны.
Таким образом, останки первого атамана войска верных казаков Сидора Игнатьевича Белого покоятся где-то в недрах Кинбурнской косы за крепостным валом. (см. фото)





Антон Головатый.
Войсковой судья, стоявший у истоков воссоздания Запорожского войска под новым именем. Организатор и вдохновитель переселения казаков на Кубань.
В 1796 году возглавил Черноморских казаков (около 1000 человек) в составе корпуса для так называемого "Персидского похода".
Цель похода - наказание Персов за нападение на Тифлис, находящийся под покровительством Российской Империи, защита армянского населения на южных границах России, защита торговых коммуникаций в Дагестане.
В январе 1797 года Антон Головатый умер от малярии на полуострове Камышевань, где и похоронен товарищами.
Сейчас такого названия на территории Азербайджана не существует и локализация этого места спорная. Но есть подробное историческое исследование ( http://sa.nmu.org.ua/pdf/2014/Bondar.pdf ), где эта песчанная коса локализуется на севере города Ленкорань.

Атаман Алексей Данилович Бескровный.
Генерал-майор. Войсковой атаман Черноморского казачьего войска.
Герой войны с французами 1812 года. (награждён золотым оружием с надписью "За храбрость").
В сражении под Лейпцигом получил пулевое ранение в грудь, позднее был ранен картечью в бок. (награждён орденом св. Владимира 3 степени)
В 1827 году назначен атаманом Черноморского казачьего войска Николаем I .
1828 году в составе русских войск брал турецкую крепость Анапу, где отличился в рукопашных схватках и конных атаках, снова был ранен, (награждён орденом св. Георгия 4 ст.).
После взятия Анапской крепости и изгнания турок, Россия шагнула за Кубань и на Черноморское побережье, основывая редуты и крепости, препятствуя работорговле и снабжению горцев по морю оружием от англичан и французов через турок.
Атаман Бескровный прирождённый воин, будучи атаманом, лично участвовал в войсковых операциях и рукопашных схватках, мастерски владел всеми видами оружия. За свою недолгую жизнь (48 лет) он участвовал более чем в 100 сражениях за наше с вами Отечество.
Умер в 1833 году от многочисленных ранений и будучи отстранён от службы по оговору Екатеринодарских купцов.
По старинной сечевой традиции атаман был не женат и семьи не имел. Будучи помещиком, по завещанию дал своим крепостным вольную. Свои немалые деньги завещал на строительство дома для досмотра старых, осиротевших и искалеченных казаков. Это здание в Краснодаре существует до сих пор. Это здание первой городской больницы. Хотя история денег атамана Бескровного не совсем проста. Завещание атамана оспорили родственники Бескровного.
Здание больницы было постороено на деньги войсковой казны, стараниями последнего атамана Черноморцев - Завадовского.
К 1842 году строительство было завершено и Черноморское войско выиграло к этому времени судебную тяжбу по завещанию Бескровного. И на эти деньги была построена первая в Екатеринодаре каменная церковь "Всех скорбящих Радость". Этот старейший храм в городе существует до сих пор.
В первой части я уже говорил, что за атамана Бескровного особенно обидно, потому что он был похоронен недалеко от этого храма. Позднее рядом с ним был похоронен и последний атаман Черноморцев - Завадовский и его супруга.
Это место под калиткой забора отделяющего территорию больницы и храма от бульвара по улице Красной. Никакого памятного знака там нет. То есть, могилы снова затоптаны.
Хотя, именно на этом месте (сразу за калиткой) возведён, так называемый "Поклонный крест". Табличка на кресте сообщает о том, что сюда привезена земля со многих полей сражений и битв России - Куликова поля, Мамаева кургана и т.д. Никаких упоминаний о захоронении атаманов Бескровного и Завадовского там нет. (см. фото)



Следует отметить, что такие выдающиеся люди хоронились с наградами и при оружии... Возведение неких объектов непосредственно над захоронениями атаманов и отсутствие каких-либо памятных знаков, наводит на определённые мысли, но то таке...

И так, каков вывод?
Могила первого атамана Сидора Белого - потеряна на Кинбурнской косе.
Могила второго атамана и основателя города Краснодара - Захария Чепеги и атамана Матвеева - затоптаны на территории сквера Трудовой Славы в Краснодаре.
Могила Атамана Головатого - потеряна в Азербайджане в районе города Ленкорань.
Могилы атаманов Бескровного и Завадовского - затоптаны под бульваром улицы Красной напротив мэрии города.





«Космопоиск» и первые атаманы Черноморского казачьего войска.

«Космопоиск» и первые атаманы Черноморского казачьего войска.

Есть такое явление на просторах глобальной сети, как «космическая археология», хотя точнее называть этот вид археологии «диванной». Это когда группа неравнодушных энтузиастов просматривает спутниковые снимки поверхности, например, Марса и занимается поисками исторических артефактов.
Так, при просмотре огромного объёма снимков пользователями интернета, был найден на поверхности Марса посадочный модуль советской межпланетной станции Марс-3 , запущенной СССР ещё в 1971 году.

Как человек, в свободное от курения бамбука время увлекающийся военной историей и историей казачества, я , так же, не мог пройти мимо возможностей, которые предоставляет глобальная информационная сеть, и натолкнулся на некоторые поразительные факты, которыми и предлагаю окатиться случайному читателю.

Дело в том, что, изучая историю Запорожской Сечи и наследницы её – Черноморского войска верных казаков, не внезапно (но постепенно и неотвратимо) осознаёшь, какую роль для Отчества сыграли самые известные и прославленные атаманы Черноморского казачьего войска (с 1860г Кубанского), сегодня незаслуженно забытые. Не знаю, как кому, а мне стало интересно, а где они, собственно, похоронены?

Например, один из первых атаманов Черноморских казаков Захарий Чепега, приведший казаков на Кубань, и, ни много ни мало, основавший город Краснодар (Екатеринодар). Где его могила?
Ведь эта историческая личность имеет для города Краснодара такое же значение, как Юрий Долгорукий для Москвы.

С него и начну, так как за этого человека и за атамана Бескровного, о котором речь будет ниже (во второй части), особенно обидно.

Технология поиска проста – «игла – в яйце, яйцо у зайца, заяц – в сундуке» и т.д..
(а… яйцо же в утке, …но не суть..)
Итак:

Захарий Чепега.

Из исторических документов известно, что Захарий Чепега, основавший город Екатеринодар в «Карасунском куте» и излучине Кубани, умер в январе 1797 года и с почестями и при оружии похоронен в склепе походной войсковой церкви.
К октябрю 1802 года на месте походной Свято-Троицкой церкви на территории Екатеринодарской крепости был сооружён деревянный войсковой собор Воскресения Господня.
К февралю 1879 года деревянный храм пришёл в ветхость и был разобран.
В июле 1887 года на месте разобранного храма стали возводить новую церковь и при рытье котлована обнаружили захоронения Чепеги, Котляревского (третий атаман Черноморского войска) и ещё четырёх войсковых старшин и духовенства.

В августе 1887 года прах атамана Захария Чепеги был с почестями перезахоронен по православной традиции, под Трапезной нового каменного войскового храма.

В 1930 году при Советской власти в рамках борьбы с мракобесием храм был взорван.

Где это место? Сегодня территория Екатеринодарской крепости – это участок между улицами Захарова, Красина и Постовой. А первые храмы (и деревянный и каменный) располагались на территории нынешнего сквера Трудовой Славы, ограниченного Операционным корпусом Детской Краевой больницы, Перинатальным центром, жилым массивом по улице Красина и зданием (довоенной постройки – это важно), в котором располагается администрация больницы.

В феврале 2017 года историк и краевед Александр Владимирович Селивёрстов (многие исторические сведения я взял из его статей) официально обратился к губернатору Краснодарского края В. И. Кондратьеву с предложением о перезахоронении праха атамана Чепеги.
И получил отказ с формулировкой: «проведение поисковых работ приведет к нарушению архитектурного облика центра города». Странно? Запомним этот факт.

Где же точное место нахождения разрушенной в 1930 году церкви?
С недавнего времени в сети стала появляться аэрофотосъёмка времён Второй мировой войны. Снимки немецкими лётчиками Люфтваффе города Краснодара 1942-43 годов публикуются, например, на сайте «Это место».

Внимательно разглядывая немецкую разведсъёмку города, можно видеть развалины фундамента Воскресенской войсковой церкви в виде креста (крестово-купольная архитектурная система). Ведь со времени разрушения на момент аэроснимка прошло всего 10 с лихуем лет.

Так же на снимке Люфтваффе есть здание, в котором сегодня располагается администрация больничного комплекса.

Совмещая современный спутник и аэрофотосъёмку Люфтваффе по зданию администрации, можно с точностью до полутора метров локализовать центр разрушенной в 1930 году церкви, под Трапезной которой захоронен Захарий Чепега и другая войсковая старшина.

По странному стечению обстоятельств, сейчас точно в центре разрушенной войсковой церкви находится бювет артезианской скважины. Это такая небольшая будка, размером примерно 2,5 на 2,5 метра, скрывающая распределительные трубопроводы и запорную арматуру. Сама скважина находится метрах в 10 в западном направлении от бювета. Труба от скважины к бювету идёт в метре над землёй.

Что такое «Трапезная» в крестово-купольной церковной архитектуре?
Это пристройка к центральному нэфу с Западной стороны.

То есть, Захарий Чепега захоронен и затоптан где-то между артезианской скважиной и бюветом.
Там нет даже никакого памятного знака. Зато есть памятная стела со смещением на 60 метров в восточном направлении. На стеле написано, что , якобы, именно здесь находился Первый войсковой храм. И этот факт тоже запомним.

Я побывал на месте артезианского Бювета. Это место огорожено заборчиком в человеческий рост, образуя квадрат со стороной примерно 20 метров и центром, как раз в районе разрушенной церковной Трапезной.

То есть, для проведения поисковых работ даже ничего делать не надо. Территория огорожена и на ней кроме маленького бювета и одинокой трубы чистая земля поросшая сорняком.
Есть ещё причина, по которой я думаю, что захоронение атамана Чепеги сохранилось, но о ней я сказать не могу.

Прямо сегодня в Краснодаре проходит подготовка к параду Кубанского казачьего войска. В 1904 году «вечное шефство кошевого атамана Чепеги пожаловано 1-му Екатеринодарскому полку. Фигура Чепеги входит в состав памятника Екатерине II в Краснодаре. Его именем назван сквер и станица Чепигинская.

При этом, могила самого Чепеги затоптана в районе сквера детской краевой больницы.
И всем похер. Странно? Не то слово…

Хотя, сопоставляя факты, можно предположить, что могилы просто разграблены несколько лет назад при строительстве Больничного комплекса.
Но чтобы узнать это, нужно провести раскопки и, в случае разграбления исторических могил, провести расследование – кто занимался устройством артезианского бювета, насколько раскапывали, что видели и тд.
Только на это, почему-то, наплевать и краевым властям и ряженным клоунам.
Между прочим, построение казаков и начало парада происходит в самом центре города на Театральной площади, на месте древнего (Фоминского) кладбища. То есть прямо на костях первых Черноморцев, бывших сечевиков, героев Отечественной войны 1812 года.
Но об этом во второй части.








Долгое и нудное государство путина (45+)

" - Ну, что там? Папе получше?
- Нет, мам. Окончательно ёбнулся.."

Вот и добрался я до статьи Суркова "Долгое государство Путина".
Уши махрового рекламщика и бывшего охранника Ходорковского ( то есть обычного яйцедержателя) торчат отовсюду.
Как человек с большим интеллектуальным потенциалом, но без образования, Сурков нахуевертил похлеще Гумилёва.
Так же , как Гумилёв, галлюционировал и бредил, выдавая обыкновенную психопатию за "пассионарность", так же и Сурков выдал свою интеллектуальную мастурбацию за "теоретические обоснования путинизма".
Но ценность и той и другой глоссолалии не более, чем ценность кошачьей блевотины.

Сухой остаток статьи - это призыв лохам и ворам слиться в экстазе на почве любви к Путину. Только и всего.

Моё любимое место:
Цитата:
" Своей гигантской супермассой глубокий народ создает непреодолимую силу культурной гравитации, которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (к родной земле) элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить."

Каково, а?

Перевод с эвфемистического языка малообразованного рекламщика на обычный:

"космополитически воспарить" - это вписаться в глобальную элиту, то есть , когда, используя административные ресурсы, ты ограбил свою страну, живёшь в Майями, а "западные классовые собраться" не пытаются тебя убить (как Березовского) и присвоить твои офшорные счета.
Но путинскую буржуазную элиту заставляют платить за спокойствие. Платить уничтожением и разграблением страны всем "цивилизованным миром". Но российская буржуазная элита оказалась не такими уж дурачками, как казалось англосаксам. Наши абрамовичи-дерибаски и прочие штумпельциркули быстро смекнули, что после "ограбления банка" их, как чернорабочих пустят в расход.
И, вот, "сила культурной гравитации", а попросту инстинкт самосохранения
заставил российскую буржуазную элиту срочно ("придавиться к земле", угу) создавать и укреплять свою экономическую и военную базу. То есть государство.
При этом Сурков "глубинный народ, создающий непреодолимую силу культурной гравитации" , а попросту плебс, призывает болеть за своих хозяев и бросать чепчики в воздух всякий раз, когда российские Шлагбаумы, Циферблаты и Кронштейны с Комбинезонами, одерживают геополитические победы в борьбе с Кукенкракенами, Ванденвундервафлерами и Крейцерблюменхуккенами за транзитные пути углеводородов.

А так то, да... При помощи телевидения и медиа-технологий, в одной отдельно взятой стране, из такой хуйни, как бейсбол можно создать многомиллиардный шоу-бизнес, а не то, что Путина бесконечно переизбирать.

А если учесть, что половина избирательного электората - женщины, а баба избирает не мозгом, а влагалищем, то мы вообще обречены...

Армейское чтиво. (Часть 6)

Служба продолжалась. А катастрофа под названием «распад СССР», с нашего молчаливого согласия, набирала обороты.
Интересно, если бы мы, советский народ, тогда в конце 80-х и начале 90-х знали то, что мы знаем сейчас, мы бы защитили свою страну? Или всё равно променяли рулон туалетной бумаги и соевую колбасу на бесплатное высшее образование и гарантированное трудоустройство?
Ранней весной напротив КПП нашей части стали появляться митинги литовского движения «Саюдис». На плакатах были нарисованы руки в рукопожатии со свастикой и серпом и молотом на рукавах. Была изображена беременная женщина, которую бьёт по голове солдат сапёрной лопаткой. Особо порадовал плакат с огромной надписью «Вы съели наше мясо!». Лабусы в громкоговорители выкрикивали именно это: «Вы съели наше мясо!».
Освободившись от «оккупации» СССР, Литва за какие-то 20 лет «независимости» потеряет почти всю свою промышленность, пятую часть населения, выйдет на первое место в ЕС по количеству самоубийств и будет делать вид, что она так и хотела.

А пока что наши курсанты сдавали промежуточный экзамен полковому начальству.
Взвод бежал 3 км затяжным подъёмом на известную всему ВДВ Ебун-гору и мы, сержанты, тащили сдохших бегунов на ремнях, как на прицепе по 2 человека, чтобы все уложились в армейский норматив и выбежали из 13 минут.
В приёмной комиссии с секундомером зам.ком. полка подполковник Скобкин.
Когда мы со Сребным, замыкая строй и подталкивая последних, пересекли финишную черту и немного отдышались, я подошёл к подполковнику, чтобы узнать, все ли наши курсанты выбежали из 13 минут.
Всё как положено – «тащ подполковник, разрешите обратиться.., Разрешите узнать все ли уложились и тд..»
Я, вообще, не люблю снобов и идиотов. А Гайжюнайское офицерьё попадалось именно такое. Уж не знаю, то ли у таких людей член маленький, толи их в детстве ровесники пиздили…
Скобкин уставился на меня своими неподвижными и ненавидящими, какими-то бессмысленными «рыбьими» глазами и некоторое время не мог подобрать слов от возмущения. Мол, как я, какая-то «лагерная пыль» посмел обратиться к ней! - Самой Английской королеве в такой важный для всей Британии момент когда она поправляла корону на своём тупом ебле..
Наконец, Скобкин подобрал нужные слова и процедил сквозь стиснутые зубы:
- «Вс-с-стань в с-с-строй, с-с-сержант- мб !»
Наверное, я посмотрел на Скобкина, как на говно, потому что он начал орать на ротных офицеров, что, они, дескать, распустили сержантский состав и как их земля носит.
В такие моменты мои мысли всегда далеко. Потоки брани до меня не долетают, я опять где то на Бугазской косе, бегу босой по кромке прибоя и слушая, как ругаются чайки и шуршит песок под ногами …

Авария на Йонавском ПО «АЗОТ».

Вечером 19 марта 1989 года наша рота заступила в наряд по полку. А наш взвод в караул (охрана складов и других объектов), я разводящим.
Наш полк граничил забором с территорией химкомбината. Мы, ещё курсантами, ходили туда ночью подворовывать клей ПВА для нужд роты и разжиться разными полезными вещами. Это был один из крупнейших в СССР комбинатов, выпускающих азотные удобрения.
Год за годом, призыв за призывом, все часовые караула инструктируются на случай аварии на «Азоте».
В случае взрыва на комбинате, часовой должен одеть противогаз и продолжать нести караульную службу на вверенном ему объекте.
Как это обычно бывает, по старой русской традиции, на тренировках и в теории – всё супер! Проверяющее довольны. Но зима и войны в Россию всегда приходят неожиданно.
Так и случилось в этот раз.
Уже не ранним утром, 20 марта мы с сержантами сидели в караулке и, обсуждая гайжюнайскую байку про заговорённых курсантов, шутили, что в случае атомной войны следует держаться поближе к курсантам. С ними ничего не может случиться.
Тут в стороне химкомбината и прогремел взрыв, и стали подниматься белые клубы дыма.
«Наверно что-то взорвалось», глубокомысленно сказали мы друг другу и продолжили заниматься своими делами. Сменяли часовых, проверяли оружие.
Только после обеда сделали для себя открытие - весь полк, кроме нас в караулке и часовых, ходит с противогазами.
Стали поступать первые слухи. Пожар нешуточный, запах аммиака.
Через несколько лет, продолжив учёбу в институте, на лекции по охране труда нам будут рассказывать об этой катастрофе, как о крупнейшей химической аварии, чуть ли не сравнимой с Чернобыльской. Хе! А я там был, мёд-пиво пил! – думал я тогда.

Сегодня, набрав в поисковике «авария на ПО «АЗОТ», можно прочитать, об этой аварии, как об одной из крупнейших техногенных катастроф мира.
Взорвалась ёмкость с аммиаком и в числе других разрушений повредила газовый трубопровод. 7 тыс. тонн аммиака разлились по территории в 10 тыс квадратных метров, образовав аммиачное озеро, глубиной пол метра.
Загорелся склад с 24 тыс. тонн нитрофоски. Огненная река вытекала из одноэтажного здания и впадала в реку Нярис.
Загорелось и аммиачное озеро, образовав аммиачную смертельную среду, как на далёком спутнике Сатурна, высотой 100 метров и диаметром 30 км.
Концентрация аммиака в воздухе только 0,3 мг/л приводит к острым отравлениям и к смерти.

Но, вот незадача, в военной части, примыкающей забором к территории аварийного «АЗОТА» находилось не менее тысячи «заговорённых» курсантов.
Наверно, поэтому безжалостный Фатум повернул ветер от наших казарм в сторону
города Йонавы с населением в 40 тыс. человек.

Правда, стране пришлось провести беспрецедентную 40-тысячную эвакуацию всего города, но то таке…

В тушении пожара и борьбе с катастрофой было задействовано тысяча человек и свыше 200 единиц техники. Кому-то из офицеров нашей части пришлось тоже принять участие. Они выстрелами из гранатомётов разрушили крышу склада готовой продукции, чтобы горящую нитрофоску можно было заливать водой.
В общем было весело, жаль, что вы не пришли.

Весь Апрель мы с курсантами, с ломами и лопатами, ходили на место аварии разбирать завалы и убирать последствия.
Но занятия не прекращались. Стрельбы, беготня и прыжки – по плану.

На очередных стрельбах из личного оружия. Кто-то из курсантов протупил, и один сержант, построив отделение перед собой, в сердцах и со словами «дай сюда», выхватил автомат у кого-то из только что отстрелявших курсантов:
- «Что, блядь, тут сложного? По команде « К бою» перехватываете автомат в левую руку, опираетесь на локоть и ложитесь для стрельбы. Ноги пошире. Передёргиваете затвор. Ставите на предохранитель»
«Докладываете – курсант, Пупкин, к бою готов!»
«По команде «Огонь», снимаете с предохранителя, целитесь и пла-а-вно нажимаете на курок!»
Внезапно, вместо щелчка пустого затвора, раздаётся очередь – ты-ды-дыннь…
Пули сквозь шеренгу курсантов и над спинами других стреляющих из положения лёжа, полетели в сторону мишеней.
Отделение курсантов, сквозь ноги которых пролетели пули, недоумённо осматривают себя и товарищей по соседству, как Винсент и Джулс в Тарантиновском «Криминальном чтиве».
Ни у кого ни царапины.
Уже поднимается на ноги белый от страха сержант, уже с матами бежит ротный.
Выясняют, чей автомат, почему не разрядил после стрельбы, почему сержант не проверил при передаче оружия. Сплошные нарушения, которые могли привести к трагедии.
Но…это же курсанты. С ними ничего не может случиться.

К слову, с прыжками с Ил-76 им тоже не повезло. Учебный цикл заканчивался, а погода не давала совершить последний прыжок по программе. Сильный ветер. Самолёты на низкой скорости десантирования не могли попасть в коридор.
Не знаю, кто взял на себя ответственность, но бросать решили не на 350 км/ч, а на 410 и в штормовой ветер. Хрен с ними, с курсантами, чё им будет? Ограничение скорости в 410 км/ч было связано только с одним фактором – на 420 км/ч гидравлика не могла удержать двери открытыми в набегающем потоке.
Поэтому этот десант изрядно потаскало ветром по дюнам и болотам. Я тоже проехал на животе, ломая головой молодые осины, метров 100, пока смог загасить купол. Кто-то повис на деревьях в лесу. Не повезло только тем, кого дотащило до взлётной полосы. На бетонке несколько курсантов стёрли колени и локти.
Тем не менее, этот призыв уехал в войска. Уехали очередные дембеля- сержанты.
И снова, римские каникулы и самоходы. «Асса», «Игла», «Чёрная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви».
Кого-то из сержантов взяли в командировку за новобранцами. В Семипалатинск.
А там ядерный полигон. А мы ж добрые на язык. Тут же посыпались шуточки, про «стоять не будет» и советы:

- «ты там пальцы и глаза у новобранцев не забывай пересчитывать, шоб не 6, не 3, повнимательней».

И снова новые курсанты. С Казахстана и Украины. И снова сержантские будни.
На этот учебный цикл меня перевели в первый взвод к капитану Галамаге.
Пройдёт месяца полтора.
После отбоя, когда вся рота потеряла сознание, я валялся на кровати с маленьким приёмником, ловил какие-то польские радиоволны и мечтал о своей песчаной косе и утренней пробежке по кромке моря.

И только тут до меня дошло, что я сплю теперь на месте разбившегося сержанта Григорьева. На кровати, на которой плакала его мать…
Григорьева, который меня новобранца привёл в эту роту с пересыльной, который сидел в самолёте напротив меня и улыбался.

В Июле вышло Постановление Верховного Совета СССР, о возвращении студентов в институты. Так и закончилась моя служба.
Так получилось, что бывшими студентами были как раз мы, залётные сержанты, кроме Сребного. Сребный останется в осиротевшей роте и получит отпуск на побывку домой, от самого комдива, за то, что в обеспечении штабных манёвров, будет кидать с самолёта взрыв-пакеты по перемещающимся в лесу штабным машинам и закинет взрыв-пакет с самолёта в форточку автомобиля…. Комдив охренеет и поощрит меткого сержанта отпуском.
А я возвращался в Николаев тем же поездом Рига-Симферополь вместе с тем же Тимуром Гончаренко и ещё двумя студентами НКИ из ДШБ. Мы купили водку у проводницы в самый разгар сухого закона и, перебивая друг друга, рассказывали о своей службе.
Мы ехали по трещавшей по швам Стране и пили водку.
Это ощущение звенящей пустоты я запомню на всю жизнь. Ты возвращаешься в свой город. Друзья тебя уже забыли. Нет заслуг. Нет грехов. Нет прошлого. Жизнь с чистого листа, как у младенца.
Мы ехали по великой и ещё единой стране, пили водку, и я не знал, что через 30 лет успею пожить в Николаеве, Измаиле, Киеве (бывая случаем на киевском вокзале, меня ещё и в середине 90-х будут изредка окликать в толпе или из какой-то очереди бывшие курсанты – «товарищ сержант вы меня помните?»), в Севастополе и Краснодаре. Что наш авианесущий крейсер «Варяг», будет бороздить просторы Индийского океана под китайским флагом и новым именем «Ляонин», а в Гайжюнае на наших полигонах будут проводить учения войска НАТО. И нет ещё Чеченских войн, Приднестровий и Майданов.

И я ещё не знал, что майдан и линия фронта пройдёт прямо через меня - один мой сын будет служить в Буйнакске, а другой, старший – в Нац. Гвардии Украины на Донбассе.
Не знал, что через 30 лет я запросто буду из России звонить своему сыну на украинскую сторону линии фронта, переживать за него, и при этом одновременно желать поражения украинской армии и презирать путинскую шайку за бездействие и жевание соплей (как же! «газовые интересы», ёпта!).
Всё будет ещё впереди..

Учитывая всё вышеизложенное, меня, вот, прямо, распирает от любопытства, а что же будет ещё через 30 лет? Где я буду? На Луне? Пасти верблюдов в Андах? Может, строить корабли во Владивостоке? А может будет война? От этих блядей, как говорится, всего ожидать можно.

Бывает, я долго вынашиваю свои планы. Но наступает день, беру и делаю. Внезапно.
Ещё студентом в Николаеве в начале 90-х я любил бегать в парке возле общаги по своей армейской привычке. Однажды, мне приспичило бегать с нагрузкой и я заморочился и доехал до Великой Коренихи под Николаевым, где стояла часть ВДВ. На КПП попросил солдата продать мне рюкзак десантника РД-54. Мне вынесли без проблем:
- «ещё есть ПМ с патронами и две гранаты Ф1, надо?»
- «нет, спасибо, в другой раз..»

Так произошло и в этот раз. Свою армейскую мечту я осуществил через 30 лет.
Заморочился, закинул в машину свой походный скарб, палатку, примус и уехал затемно на Бугазскую косу в Веселовку.

Ранним утром я уже стоял босой на усыпанной крылатками кромке морского прибоя. Передо мной простиралась песчаная коса с розовыми в лучах восходящего солнца дюнами.
Там, где должен быть горизонт, – призрачная дымка. В недосягаемой дали, коса сливалась с морем в розово-голубом мареве.
Чайки с тупыми рожами лениво переругиваются. Так же лениво прозрачные волны накатывают на берег. Свежий бриз и запах Чёрного моря..
Всё, как я хотел.
Глубокий вдох.
Резкий выдох.
И песок ритмично захрустел под босыми ногами…

Армейское чтиво. (Часть 5)

Сержантская доля.

Курковка подходила к концу. Уже было понятно, что война в Афганистане закончена и он нам больше не светит. Начался вывод войск.
Экзамены позади.
Из вечно голодных худых дрищей мы превратились в упругих и поджарых десантников, умело и быстро мотающих портянки. Мы стреляли из всех видов оружия – от пистолета до пушки и противотанковой ракеты. Мы могли пробегать километры не потея, а лишь покрываясь испариной. Мы могли спать на бегу (строй, касаясь плечами, задавал нужное направление и темп). Мы могли курить на бегу. Мы могли табуреткой, ножом или сапёрной лопаткой изрубить противника в капусту или от души изувечить. Мы могли всё.
Говорят, когда человек умирает, у него ещё какое-то время продолжают расти ногти и волосы (приятного аппетита, тем, кто читает с печенькой и чашечкой кофе). Так и наша великая страна ещё в ноябре 1988 года спустила на воду к достроечной стенке авианесущй крейсер (ТАКР) «Варяг», на котором через 3 года я буду проходить производственную практику.
В этом же ноябре наша страна запустила в космос свой первый и единственный многоразовый космический корабль «Буран», а в декабре совершит свой первый полёт крупнейший в мире самолёт Ан-225 «Мрия». Ещё никому не известный пьющий партийный функционер по фамилии Ельцин скромно трудился в должности зам председателя Госстроя. Но в этом же ноябре Верховный Совет Эстонской ССР провозгласил суверенитет.
А мы, сотня универсальных солдат и настоящих головорезов, получив на погоны лычки младших сержантов, и так и не добравшись до Афганистана, сидели «на чемоданах», ожидая отправки в войска.
Постепенно рота разъехалась по местам дальнейшей службы – Витебск, Болград, Каунас, Кировабад, а меня и ещё несколько бывших курсантов оставили на младший комсостав в Гайжюнае.
Время, когда бывшие курсанты разъехались, а новые ещё не прибыли, не мудрёно называлось «римскими каникулами».
Офицеры в расположении роты появлялись редко. Поэтому мы решили сходить в самоволку. На экраны Союза только что вышел фильм «Маленькая Вера». Шёл он и в кинотеатре военного городка.
Как свалить в самоход, научили сержанты старшего призыва.
Нас человек 8. Взяли лопаты, вёдра, построились в колонну. И с видом хозяйственной команды с серьёзными рожами прошли через КПП. Впереди и сзади держим красные флажки, всё по Уставу. Дежурный офицер отдал честь, солдаты открыли ворота.
Дальше дело техники. Лопаты и вёдра спрятали в кустах возле кинотеатра - и в кино.

Стали прибывать новобранцы. Первые два курсанта, прибывшие в наш 3-й взвод – Лисов и Волков. Над этим «казусом кукоцкого» сразу же стали подшучивать сержанты из других взводов.
Но ситуация усугубилась, когда следующая пара новобранцев оказалась с фамилиями Хомяков и Хорев.
Тут уж и офицеры вволю поглумились:

- «Анорин, Сребный, стройте свой зоопарк и на ужин!»

- «Сребный, сейчас берёшь свой зверинец и поступаете в распоряжение капитана такого-то..»

Постепенно рота укомплектовалась новыми курсантами. И вновь завертелось колесо Сансары. Бег, стрельбы, кровавые портянки, слоновая болезнь.
Курсанты с суеверным ужасом, смотрели, как утром мы, сержанты, запрыгивали в сапоги без всяких портянок, просто босыми ногами и гоняли их на зарядку, на кроссы и полосы препятствий. На наших ногах к тому времени уже была броня в нужных местах, толщиной с кожу носорога.

Не знаю, как в других учебках, а в Гайжюнае почти весь учебный процесс держался на сержантах. От строевой подготовки до теории, изучения матчасти и спортивной подготовки.
Время шло.
Постепенно выяснилось, что мы, четверо сержантов – я, Сребный, Овдиенко и Локотилов Жека – очень конфликтные ребята. Нас недолюбливала часть влиятельных ротных офицеров (ротный с заместителями) и мы платили им тем же.
Но зато нас уважали взводные офицеры, прошедшие Афганистан и ротный замполит капитан Демченко.
Но они ничем помочь не могли. За два учебных цикла в должности взводных сержантов мы четверо так и остались младшими сержантами и так и не получили положенного отпуска. Хотя другие сержанты нашего призыва уже имели звание старших сержантов и старшин и успели по два раза съездить домой в отпуск. Стоит ли говорить, что это были в основном москвичи? Эти ребята умеют без мыла в задницу залезть, что ни говори.

Но нас это вообще не чесало. Служба шла весело. Мы в свободное время пародировали офицеров роты и читали глупенькие девичьи письма «на счастливого солдата» - были такие безадресные письма от девочек, надеющихся на знакомство с солдатом. Мы коллективно писали смешные и жестокие ответы и сами же ухахатывались от своего остроумия. Картина напоминала примерно Репинскую – «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Как то, томным зимним вечером будучи в полковом наряде помощником дежурного по части (дежурным по полку был наш ротный - капитан Петров) сижу себе в штабе полка за столом у входа, посматриваю на засыпающего часового у Знамени, пишу не торопясь письмецо любимой тётке на Урал. Ротный ушёл в столовку на ужин.
Вдруг, в здание штаба, как вихрь влетает незнакомый офицер, бросает мне на ходу:
- «сержант, бегом за мной!»
и бежит куда-то по коридору. Я за ним. Ничего не понимаю. Офицер добегает до двери какого-то кабинета, она заперта.
- «ломаем дверь!», коротко командует офицер и бьёт сапогом в район замка.
Вижу – чувак не шутит. Ломаем дверь. Три-четыре удара сапогами и деревянная дверь распахивается, щепки и детали замка сыпятся на пол.
Только успеваю заметить, как над подоконником повисает солдат, тут же белая стропа, на которой он пытался повеситься, рвётся и солдат нелепо падает в узкий проход межу окном и столом, задев лицом столешницу.
В комнате тяжёлый запах страха, одеколона и перегара.
Мы поднимаем солдата за плечи с двух сторон, на лбу бордовая ссадина, серые пьяные глаза смотрят недоумённо на нас.
Усаживаем солдата на стул, он шатается даже на стуле, даём воды. Офицер садится за телефон. Через 10-15 минут в штабе собирается всё полковое и дивизионное начальство.
Перед входом черные «Волги» и зелёные «УАЗики». У меня устаёт рука отдавать честь и докладывать высокому начальству. Солдата усаживает в свою «Волгу» кто-то из дивизионных полковников, сидят беседуют.
Ком. полка Евтухович, тоже здесь. Он отпускает меня на ужин.
Иду через плац, мне навстречу ротный Петров, как всегда улыбается одними глазами мол, «всех я вас, негодяев, насквозь вижу».. Прохожу молча мимо. Потом всё-таки решаю предупредить. Оборачиваюсь:

- «тащ капитан!»

Петров, тоже оборачивается и вопросительно смотрит на меня, как всегда, чуть ухмыляясь.

- «Там штабной писарь, П…..ов, пытался повеситься. Всё обошлось, но в штабе всё начальство. Приготовьтесь.»

Петров, стискивает зубы и играя желваками бежит к зданию штаба через плац, придерживая кобуру.
А я чувствую себя Чёрным Ангелом Апокалипсиса. Вечно я Петрову приношу плохие вести. То о катастрофе с нашими парашютистами, теперь, вот, это…
Но аппетит мне хрен испортишь, и «камуфлированная» каша, похожая на грязную шпатлёвку и варённый кусок жира с кожей, бородавкой и чёрными волосами, идёт за милую душу, как дети в школу.

Меж всем, случаются и увольнения в город. Типа, в кино сходить, мороженного поесть, на девок поглазеть.
В увольнение на воскресенье уходим обычно попарно, то с Саидом, то со Сребным, то они с кем-то из сержантов нашего призыва.
Но шаболдаться по Йонаве в солдатской форме, постоянно натыкаясь на патрули, не хочется.
У нас была в Йонаве секретная добрая женщина - литовка, по имени Вацлава. Я до сих пор помню её полное имя и фамилию, но называть не буду. У неё хранилась наша гражданская одежда (джинсы, футболки, кроссовки). Мы переодевались и отчаливали в Каунас. Гуляли по Лайсвес аллее, сидели в кафе, ходили в музей чертей, раздражали лабусов своим южнорусским «Гэ» и всячески морально разлагались.
Только Сребного забавляли наши красные от недосыпа рожи и кантики на выбритой шее, выдающие в нас солдат за версту («нихуя не палимся!»)

Так и проходили наши сержантские будни. Снова беготня и стрельбы, предпрыжковая подготовка и прыжки.
Нашим курсантам предстояло совершить первый прыжок с Ан-2.
На аэродром мы гнали их бегом.
И об одном курсанте я должен рассказать отдельно.
Это тот самый Лисов. Свой Мончегорск он называл Мончестером. « У нас в Мончестере». Симпатичный и умный парень.
Нас, сержантов, офицеры и проверяющие заёбывали наличием конспектов с планами занятий и прочей фигнёй (примерно так же как сейчас заёбывают учителей среднего образования такой же ерундой, «школа – это место, где дети мешают учителям писать отчёты»). Эту тетрадку мы должны были с собой таскать в планшете на все занятия с курсантами. Перед проверкой мне надо было срочно родить такой конспект. Я и заставил заниматься этой писаниной Лисова. Ночью. Когда все курсанты отдыхали. Днём я бы дал ему отдохнуть. Лисов протестовал. Вместо того, чтобы всё ему объяснить, я быканул и стал заставлять.
Вот, поэтому, мы гнали свой взвод бегом на марше, чтобы служба мёдом не казалась.
А Лисов кашлял. У парня на тот момент была пневмония.
Но не мог же он отпроситься и лечь в медсанчасть перед первым прыжком!
Потом хрен отмоешься. И Лисов бежал наравне со всеми. С температурой, задыхаясь от кашля, но бежал.
Во время раскрытия парашюта, десантник получает динамический удар тугими лямками. У Лисова при раскрытии парашюта в воспалённых лёгких лопнул сосуд и кровь пошла, что называется, горлом. Не фонтаном, нет. Всё обошлось ( с курсантом ничего не может случиться). Но несколько месяцев он провалялся в больнице.
До сих пор меня мучают угрызения совести перед этим парнем с железным характером.
А у сержантов на прыжках с «кукурузника» появилось новое развлечение. Мы прыгали несколько раз за прыжковый день с чужими парашютами.
Парашюты укладываются и опечатываются, бывает за месяц до прыжков. За это время кто-то попадает в медсанчасть, кого-то куда-то переводят по разным причинам, кто-то отказывается от прыжка (бабушка приснилась, сказала, парашют не раскроется).
Люди выбывают, а уложенные парашюты остаются. Не пропадать же добру. Мы и прыгали с чужими парашютами.
На этих памятных прыжках в соседнем батальоне разбился офицер. На таком же чужом парашюте. Женат, дети…
И снова похороны в полку. И снова «разбор полётов».
Дни похожи один на другой. Бесконечные марши и беготня по песку и среди сосен.
Ещё во время нашей курковки был такой курсант – Сергей Колиушко. Стихи сочинял:

Сосны с небом обнялись,
Мелкий дождь моросил.
И никто никогда не узнает,
Сколько в этих болотах
Я вымотал сил.

Армейское чтиво. (Часть 4)

Стрельбы.

Первые стрельбы с места наводчика-оператора БМД из пушки и пулемёта увенчались полным провалом.
Наводчик-оператор по команде запрыгивает в башню БМД, опускается в металлическую корзину. Вокруг, к лепесткам корзины прикреплены кумулятивные снаряды. Это такой снаряд калибром 76,2 мм с раскрывающимся оперением и реактивной тягой.
БМД начинает движение. Это так называемая «дорожка». Появляется мишень, имитирующая вражеский танк. Мишень движется по рельсам либо слева-направо, либо справа- налево. Рельсы проложены наискосок, поэтому мишень мало того, что перемещается по горизонту, так ещё и удаляется или приближается в зависимости от направления движения.
Например, если мишень движется справа-налево и приближается, то нужно учесть по сетке прицела упреждение по горизонту и упреждение на приближение цели. То есть, целиться нужно в левый нижний край. Если наоборот, то наоборот.
Но этого мало, чтобы сломать себе мозг. Есть ещё ветер. А кумулятивный реактивный снаряд сносит не по ветру, а наоборот. Он загребает против ветра. То есть, если ветер слева – направо, то точку прицеливания нужно переносить ( в примере выше) на центр мишени.
Если всё наоборот, то всё наоборот. Но не всё наоборот, если наоборот только ветер или наоборот – мишень удаляется, или наоборот движется с слева-направо. Тогда всё наоборот, но не тот наоборот, а другой.
А если ветер не справа-налево или слева-направо, а по курсу или навстречу снаряду, то нужно вносить другие коррективы. И наоборот, если наоборот, а если наоборот только половина условий, то коррективы наоборот тоже только наполовину.
И вот БМД останавливается на 3 секунды и за это время нужно найти в прицел мишень, увидеть как она движется, учесть ветер и все упреждения и «наобороты» и выстрелить.
Действо происходит, как в чёрно-белом кино про танкистов. Опускаешь рычаг затвора пушки 2А28 «Гром» вниз и открывается железный зев казённой части ствола. Берёшь снаряд, направляешь его в ствол и нижней стороной ладони ( не в коем случае не пальцами) сильно досылаешь длинный снаряд в ствол. Замок, как гильотина с лязгом автоматически захлопывается.
Припадаешь к окуляру прицела, хватаясь за две рукоятки по бокам. Поворачиваешь рукоятки влево или вправо, как перископ – и башня с пушкой и спаренным пулемётом поворачивается вслед за прицелом. Чем глубже крутишь рукоятки, тем быстрее скорость поворота башни. Так же по вертикали. Под большими пальцами рук кнопки. Слева – пулемёт. Справа – пушка.
Командуешь – «Короткая!»
Механик-водитель делает короткую остановку и за три секунды нужно найти мишень, вычислить все упреждения и выстрелить. Нажал на кнопку – мощный выстрел и звон в ушах, только успеваешь заметить как огненный шар полетел к мишени, башня наполняется сизыми и приторно сладкими на нюх пороховыми газами, БМД сразу же рвёт с места. Нужно произвести три выстрела из пушки, поэтому пока БМД движется, нужно быстро опустить рычаг затвора вниз – отстрелянная гильза звонко выпадает на железный пол, следующий снаряд тут же досылается, и снова:
– «Короткая!».
Если досылать снаряд пальцами, то их может отрубить захлопывающийся затвор.
Поэтому ротный приказал на первое время выстругать деревянные досылатели, чтобы курсанты не остались без пальцев. Это было доведено до сержантов, сержанты поручили курсантам (родить за ночь матчасть), а те, естественно, заточили досылатели под хуй, весьма реалистично, просто чтобы поржать. Когда это обнаружат офицеры, капитан Петров долго будет ходить перед строем, размахивая деревянными фаллосами, и допытываться, кто это сделал, чтобы настучать по его тупой башке. Но ВДВ своих не сдаёт.
Так вот, после трёх выстрелов из пушки, упражнение заканчивается стрельбой из спаренного пулемёта по маленькой мишени, имитирующей пулемётное гнездо.

Стоит ли говорить, что на первых стрельбах только половина роты, вычисляя упреждения, едва успела произвести по одному выстрелу из трёх, положенных по упражнению? Я тоже успел один раз выстрелить. А стрелял самым первым.
Так как на раздолбанных окулярах прицела не было резиновой обладки, при отдаче от выстрела, железное острое ребро окуляра рассекло бровь. Я докладывал по окончании упражнения ротному под веселый хохот офицеров, так как по моему чумазому от пороховых газов лицу стекала струйка крови, как будто я только что вышел из битвы под Прохоровкой.
Но напрасно ржали. Следом за мной, после стрельбы, с такой же струйкой крови и рассечённой бровью вылез из БМД командир второго взвода капитан Ушаков.
А потом вообще, всех, кто успел произвести хотя бы один выстрел легко можно было отличить по рассечённой брови.

К зиме, мы уже будем стрелять, как боги, хоть днём, хоть ночью.
Все эти упреждения будут легко складываться в голове. Чуть позже я буду ездить с каждым стреляющим за командира машины. Это такое узкое местечко слева от башни. Сквозь прутья башенной корзины видишь наводчика-оператора и его работу.
Частенько бывает, что в процессе поиска мишени наводчик- оператор дезориентируется и стреляет хер знает куда или по чужой мишени, или вообще в другую сторону, особенно это случается ночью, когда мишени – это просто огни.
И тогда в наушниках слышишь мат: « Первый, блядь, это Центральный! Стоп! Стоп! Куда твой наводчик стреляет?!». Оборачиваюсь и вижу сквозь прутья башенной корзины спину наводчика, который самозабвенно лупит из пулемёта, куда-то в сторону военного городка. Позднее я научусь по положению башенной корзины определять и корректировать стрельбу наводчика.
Сжимая ларингофоны под подбородком:
- «левее… ещё чуть докрути.., стоп. Видишь мишень?»
- «да!»
- «Ебашь!»

Дивизионные стрельбы противотанковыми управляемыми ракетами – это отдельная песня. С полка стреляют только офицеры, включая командира полка, и сержанты.
Поэтому став сержантом и мне представилась такая возможность. Несколько БМД с пусковыми установками на башнях стоят на своих направлениях Офицеров и сержантов дивизионное начальство разбивает на команды. Я, Сребный, Саид (Юра Овдиенко) попадаем в команду с какими-то офицерами и командиром полка – подполковником Евтуховичем на крайнее правое направление. Чувствуем себя скованно – аж целый командир полка!
Процесс стрельбы заключается в следующем. Получаешь контейнер с ракетой – «Конкурс» или «Фагот», стоимостью примерно, как «Жигули», и по сигналу бежишь к своей машине и вместе с контейнером втискиваешься в люк башни, ударяясь головой о кромку проёма и закрываешься. По команде, быстро высовываешься из люка, как чёртик из табакерки, вместе с контейнером, снова ударяясь головой в процессе, и устанавливаешь контейнер на полозья пусковой установки. Прикручиваешь клемму.
- «Сержант такой-то к стрельбе готов!».
Цель – раздолбанный настоящий танк за несколько километров.
Задираешь прицел повыше в небо, так как после выстрела, пока не заработает реактивный двигатель ракеты, она падает почти до земли. Потом ракета набирает ход, и спокойно совмещаешь светящуюся точку прицела с целью. И всё. Ракета гарантированно попадает в цель. Наблюдаешь это в прицел. Потом докладываешь:
- «тащ генерал, стрелял туда-то, наблюдал поражение цели, сержант такой-то.»
Подполковник Евтухович не задрал прицел. Его ракета после выстрела ударилась о землю и потеряла управление, переломившись пополам. Но он подошёл к нам навеселе и озадачил всех вопросом:
- «Что самое главное в танке?»
Мы молчим.
Оказалось – «Не бздеть».

В 1999-2000 году Евтухович, уже в звании генерала будет командовать Российским воинским контингентом (Миротворческих сил ВДВ) в Югославии, после всех этих «разворотов самолёта Примакова над Атлантикой», после позорной сдачи Сербов и бомбёжек Белграда. А позднее и вовсе станет командующим ВДВ.


Политинформация.

Невысокого росточка замполит батальона майор Уляшев, собрав 2 батальон в лесочке за казармой, залез на пенёк и толкнул речь, в которой официально объявил, что всех нас ждёт Афганистан и выполнение интернационального долга. Если кто-то не хочет – должен подойти к нему, Уляшеву. Таковых не оказалось. Также, витиеватым языком весёлого политработника, майор проинформировал, что если у кого-то на проводах в армию девушка оказалась такой губастой, что до сих пор не отпускает (капает с конца) не стесняйтесь, сообщайте, проколим, вылечим. Выполнению интернационального долга ничего не должно мешать.
В последствии, с некоторой периодичностью майор Уляшев будет проводить политинформации для сержантов, упорно называя сержантов замудонцами. Ему почему то нравилось это слово, хотя человек он не вредный и не злобливый.
Но среди сержантов за ним так и закрепилась кличка – «Замудонец».

А раз в неделю для всей роты проводил политинформации капитан Демченко.
Это было незабываемое действо. Демченко говорил смачно и образно, с матерком, от которого ухахатывались все поголовно. То рассказывал о службе в Афганистане, то о ротных делах, то об обстакановке в мире.
Для прослушивания политинформации рота рассаживалась в центральном проходе на табуретки друг за другом. При этом многие упирались головой в спину впереди сидящего товарища и украдкой спали. А некоторые и не украдкой. В таком случае политинформация прерывалась резкой командой:
- «Кто спит – встать!!!»
И пара-тройка попавшихся бойцов под дружный смех курсантов вскакивала с помятыми лицами и бессмысленным блуждающим взглядом красных глаз. Длинная слюна свисала с нижней губы до пола.

В те времена в расположении роты был такой пережиток тоталитаризьму, как «Ленинская комната».
Это такое помещение с бюстом Ленина и подшивками газет и периодической печати.
Там я впервые прочёл «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Войновича. В стране начиналась мода на «чернуху», поэтому запрещённое раннее произведение в 1988 году было напечатано в журнале «Юность»
Смешно.
Но от произведения необъяснимо несло дерьмом и я тогда не мог разобраться в чём дело. Уже гораздо позже я пойму, что это всё написано с ненавистью и презрением к советскому и русскому солдату.
Уже гораздо позже, лет через 20-25 у меня сформируется отношение ко всей этой десидентской шлаебени, как к вечно пьянствующей шобле состоящей наполовину из полудворян – недобитков типа Некрасова (не классика, а диссидента), наполовину из творческих (сегодня бы сказали «креативных») – всяких Гольдбергов, Лунгиных, Снегирёвых, Сахаровых и Окуджав с Ахмадулиными, Довлатовыми и Бродскими – Евтушенками, то ли недожравшими колбасы, толи недовытершими жопу настоящей дефицитной туалетной бумагой. Чтобы понять, что это за кодла, это всё нужно прочитать, а для этого нужно время. Мне понадобилось 25 лет.
Советский народ пахал на заводах и стройках, поднимая послевоенную страну из руин, а этим ребятам хотелось портвейна и праздника. Хотелось тунеядствовать, блядствовать. стихоплётствовать, колбасы и съебаться во Францию или Америку, пряча свою лень за «непонятостью и интеллектуальностью».
Поэтому они и презирали обычный советский народ, труженников и созидателей.
Солженицын особняком. Этот хитрожопый мудак во время войны совершит политический самострел, чтобы отсидеться в лагере по политической статье, в надежде на амнистию после Победы.
Амнистии не последует (на всякую жопу с лабиринтом всегда найдётся болт с резьбой)
И вот эта озлобленная тварь начнёт строчить небылицы про свою страну, тяжёлым нечитаемым стилем.
Только через 20 лет меня начнёт тошнить от этой наглой вечно бухающей кодлы, присвоившей себе право «думать и творить за весь, такой неразумный советский народ, погрязший в рабств, и не чета им, таким свободным вольнодумным стихоплётам».
«Я тут весь такой творческий и интеллигентный буду за вас, за быдло, думать «Как обустроить Россию», такова уж моя миссия...»
Да, пошёл ты на хуй со своими думами!.
Уже в 90-х, когда рухнет СССР и можно будет «свободно» творить и говорить, окажется, что этим идиотам сказать то и нечего.
И кроме перегара из их тупых голов ничего не проистекает.

С другой стороны пиар им обеспечивали долбодятлы из КГБ своими слежками, обысками и высылками.
Вот такой тандем. С тандемами вообще в России хреново.
Учитывая, что дурак – это понятие относительное, все правители Советского Союза и России после Сталина – это чередование активных и пассивных дураков.
Активные опасней.
Хрущёв – активный дурак, Брежнев пассивный и тд.
Андропов – активный. Черненко – пассивный.

И , вот, двух подряд активных дураков (Горбачёва и Ельцына) Страна не пережила.
Путин – пассивный. Эдакий «буржуазный Брежнев». Гениальный силовик и борец за власть и буржуазные интересы. Но абсолютный и непорочный ноль в экономике, идеологии и народном хозяйстве, прямо сейчас затыкает дыры системной ошибки пенсионной реформой. Все внутренние экономические и социальные проблемы перенёс «на потом». А сейчас есть только «интересы».
Это самое гадкое слово современности. При слове «интересы» мне сразу представляется ублюдок с бегающими глазками и потными ладошками.
Даже на какой-то встрече с молодёжью в Волгограде Путин брякнет, что в Сталинградской битве «наш народ» (Путин тщательно избегает словосочетания «советский народ») «воевал за интересы».
Помню, в самомм начале 2000-х в каком то интервью генерал Лебедь, став губернатором Красноярского края сетовал:
«Работать невозможно, за что не возьмись - везде чьи-то «интересы»! Да пошёл ты к ёбаной матери со своими «интересами» ! ».
Так и сказал.

О чём я?...
А! Да! Политинформация закончена.

Армейское чтиво. (Часть 3)

Катастрофа.

2 августа 1988 года на день ВДВ я толкал какую то речь на праздничном митинге для офицеров и их семей, как курсант из роты, в которой служил Герой Советского Союза Александров. Как я не прикидывался идиотом, замполит меня принудил, видимо, потому, что у меня «лицо интеллигентное».
Митинг собрался в городке, где-то за гостиницей «Купол». После командира полка и ещё кого-то я , в наглаженной парадке и голубом берете, что-то нёс про «непосрамим» и «будем достойны памяти» .., после моей речи внезапно прозвучали залпы салюта. Я с удовольствием отметил как все вздрогнули от неожиданности, кроме меня. Мне было похер.

Третий прыжок по программе подготовки был уже с большого самолёта Ил-76 и с оружием.
Полк с ночи сидел возле бетонки, уже разбившись по кораблям, затянутый в лямки парашютов, только «корабли» были уже человек по 25. Позади долгий марш-бросок, но потные спины уже успели высохнуть. Сидели утомительно долго, почти до обеда.
Младший сержант Григорьев рассказал, теперь уже бородатый, анекдот про десантника и приснившуюся ему бабушку. Кто-то стал насвистывать, его возмущённо одёрнули:
- «не свисти – разобъёшься!».
Время шло. Григорьев рассказал ещё один анекдот («готов? – пошёл»», «готов? – «не готов!» «пошёл-пошёл-пошёл.. – готов!»)
Вдруг, над лесом на бреющем показались Илы. Один за другим мощные и красивые машины садились на бетонку. Над аэродромом прокатилось громогласное «Ура-а-а!».

Рота поместилась в чрево самолёта полностью. Мы сидели в четыре ряда. Я по правому борту вторым. Сразу за Григорьевым. Он тяжелее. Вдруг, он решил поменяться с кем то напротив, чтобы прыгнуть вместе с сержантом своего призыва. Быстро перещёлкнули карабины. Курсант, оказавшийся рядом со мной вместо Григорьева стал нервно выяснять сколько я вешу. Я больше. Опять поменялись, быстро перещёлкнув карабины, пока не видят офицеры. Теперь я первый.
Пока самолёт набирает высоту и делает широкий круг, залетая на соседнюю республику, заходя к месту десантирования, десантники спят. Удобно сложив руки на запасном парашюте и откинув голову на основной.
При первом заходе прыгают корабли, сидящие по бортам. Центральные ряды – со второго захода. Скорость при десантировании 340 км/ч. Интервал между парашютистами – меньше секунды. За один заход должен выпрыгнуть весь корабль и уложиться во временной коридор. Если кто-то замешкался, последние могут не успеть выпрыгнуть, пилоты гидравликой закроют двери и всё. Остались не выпрыгнувшие в корабле – ЧП и залёт на всё ВДВ. Поэтому от первого зависит многое. Как только – так сразу. Не мешкая и не раздумывая. На первом парашютисте в корабле ответственность большая и его постоянно инструктируют и грозят страшными карами.
Через пол года на таких же прыжках выпускающий офицер забудет предварительно закрыть турникет и, как только гидравлика откроет двери, зашуганный курсант, не дожидаясь сигнала, выпрыгнет где-то над Белоруссией. На вторые сутки его найдут в какой то деревне у сябров пьяного и довольного.
Турбины убаюкивающе гудят, десантники спят. Ротный (капитан Петров) подходит к боковой правой двери, прищёлкивает свой карабин. Рампа и двери самолёта открываются. Самолёт сразу начинает вибрировать и болтать из стороны в сторону, в салоне свистят сквозняки, становится неуютно, вой турбин громче, через открытую дверь видно, как проносятся клочья облаков.
Ротный, улыбаясь одними глазами, смотрит на меня и выразительно стучит пальцем по руке с часами, потом показывает кулак, мол, «помни! – не мешкай!». Я киваю и отворачиваюсь. Прямо передо мной сидит Григорьев, смотрит на меня и улыбается. Видимо, от моего сосредоточенного вида.
По сигналу штурмана, Петров делает знак рукой. Два корабля по бортам встают и дёргают для проверки карабины, я замираю в позе спринтера на старте и чувствую, как голова следующего парашютиста упирается мне сзади в ранец парашюта, моя рука ложится на кольцо.
Оранжевая лампочка над дверью кабины пилотов вспыхивает и резкий крякающий сигнал разрывает мозг в клочья. Капитан Петров еле успевает открыть оранжевый турникет, иначе бы я его снёс. Упираюсь сапогом в угол дверного проёма и мощный удар набегающего потока воздуха бьёт куда-то в бок. Кувыркаясь, замечаю как сверху в метре от головы проносится крыло с чудовищного размера турбинами.
Кольцо уже не дёргаю, чтобы не терять. Жду когда сработает прибор. Щелчок, провал и купол наполняется воздухом.
На несколько секунд купол становится плоским, превращаясь в блин. Кромка купола заворачивается наверх и стропы захлёстываются на купол. Но он вновь округляется и стропы одна за другой нехотя сползают.
В воздухе стоит ор и мат. Парашютисты слева, справа, вверху и внизу.
- «тяни правую!»
- «тяни левую!»
- «куда, блядь, ты тянешь?!

Весь путь до земли десантники, как одноимённые заряды, отталкиваются друг от друга, боясь соприкоснуться. Иногда кромка купола с треском чиркает по натянутым стропам чьего-то другого парашюта. В панике тяну лямки, чтобы разойтись.

Приземление на хлюпающие мшистые кочки, среди молодых осинок.
И снова парашют в сумку и на плечи. Автомат на шее, обвес на месте. Пора выдвигаться к месту сбора Меня окликает Сергеев Сергей. Выдвигаемся вместе.
А самолёты один за другим проносятся над полем с оттопыренными, как уши дверями.

Как горох сыпятся, кувыркаясь, десантники. Россыпь белых куполов дружно раскрывается и замирает как стая медуз в воздушном океане.
От всего этого великолепия отделяется трепещущая белая лента и стремительно несётся к земле. Белый факел яростно полыхает в голубом небе. Под ним две чёрные фигурки – нижняя вертикально и, чуть выше её, горизонтально, спиной вниз и вращаясь несутся к земле два человека.
До встречи с землёй секунды. Поле оглашается криками:
- «Запаску!»
- «Запаску!»

Кричим и мы с Сергеевым.
Запасной парашют обвивается вокруг белого факела и добавляет к нему ещё одну струящуюся ленту.
Глухой удар в нескольких десятках метров от нас.
Молча бежим с парашютными сумками на плечах по мокрым кочкам. Автоматы болтаются на шее, хлюпает вода, стучит сердце прямо в ушах.
У места падения уже другие курсанты. Отгребаем в полной тишине белую спутанную кучу трёх парашютов и строп.
Один по пояс торчит в земле среди мха, забрызганного чёрной грязью. Голова откинута, лицо в крови..
Другой впечатан спиной в землю, лицо белое в синих пятнах. Я никого не узнаю. Кто-то произносит «Григорьев».
С грохотом и рёвом подъезжает гусеничный бронетранспортёр (БТРД), дежурная команда во главе с офицером быстро спрыгивают на землю. Кто-то помогает погрузить десантников на броню, вместе с парашютами. Народу много. Уже ничем не помочь. Бронетранспортёр резко рвёт с места, обдав оставшихся парашютистов синим дымом и комьями чёрной грязи.
А самолёты всё заходят на десантирование и сотни белых бутонов продолжают распускаться в небе.

На месте сбора рота строится. Ротный орёт: «где Григорьев?».
Не знает ещё.
Меня толкают курсанты – «иди скажи».
- «А чё я то? Иди и скажи!»
- «у тебя лицо интеллигентное».

Петров орёт на сержантов – «проверить отделения», «проверить личный состав», «Галамага, Чернобров, где ваши сержанты?!» (это взводным)..

- «тащ капитан, разрешите обратиться»

Петров смотрит рассеяно и недовольно (тебе ещё какого ..уя надо?)

Я не помню, какими словами я довёл до ротного информацию о происшествии.
Для офицера такие вещи, если не крест на карьере, то серьёзное пятно, не говоря уже об ответственности перед родителями солдата.

Младший сержант Григорьев из города Кургана, этой же ночью умер. А курсант Миша Лейдерман из Челябинска получил тяжёлые травмы, включая перелом позвоночника, но выжил и здравствует и поныне.
Таким образом была подтверждена старая Гайжюнайская байка, что с курсантом ничего не может случиться, это просто неубиваемые существа. Но как только курсант становится сержантом, заговор снимается и чем ближе к дембелю, тем опасней.
В подтверждение этого, на парашютных складах дослуживал срочную бывший курсант, у которого вообще не раскрылся парашют на первом же прыжке. Травмы получил незначительные, поэтому комиссован не был. И это чистая правда.

Конечно, было расследование. Как всегда, в таких случаях, стечение нескольких маловероятных обстоятельств. Более тяжёлый Григорьев попал на купол Лейдермана.
Пробегая по куполу, попал в управляющую прорезь и провалился внутрь строп.
Оба парашюта спутались и погасли.
Из-за вращения в потоке воздуха, купол запасного парашюта обвился вокруг погасших основных.

Через пару дней после катастрофы вся рота притихла, когда мама Григорьева поднялась в расположение роты. Высокая женщина в тёмном платье до пола, в тёмном платке, с выбившейся седой прядью волос. Она долго плакала на кровати сына, обнимая подушку.

Когда были похороны, приехала меня проведать и моя мама.
Не раньше и не после.
Мама сняла в военном городке комнату у офицера на пару дней. Я получил увольнение на сутки и просто выспался. Мне снилась широкая песчаная коса под Анапой, Она безлюдна и теряется вдали, сливаясь с небом. Я бегу по ней босяком вдоль кромки моря, а в небе вечно голодные чайки с тупыми рожами что-то кричат друг другу. Когда проснулся, долго не мог понять утро или вечер где я и кто, и, резко усевшись на диване, тупо смотрел, как мама угощала какую-то детвору лет четырёх-пяти, видимо, офицерских детей, домашней выпечкой.
Темноволосая девочка, лет четырёх, с карими глазами тоже протянула ручку за какой-то плюшкой.
Через 15 лет у меня будет уже трое детей, я буду работать в конструкторском бюро, интернет только начнёт входить в каждый дом и наш программист Володя даст мне адреса нескольких международных чатов. Меня, как и многих на пару месяцев захватит эта тема. Как же! Вот так сидишь и запросто разговариваешь неизвестно с кем на другом конце Земли! Володя скажет, что это восторг обезьяны, впервые увидевшей огонь.
В каком-то международном чате я подружусь с незнакомкой, оказавшейся, почему-то, откуда-то с Поволжья, и мы будем несколько лет дружески и без напряга общаться. А ещё через прару лет выяснится, что она и есть эта самая девочка с карими глазами, протянувшая ручку за печеньем, а тот офицер с дежурной команды на прыжках, прибывший на происшествие – её отец.


Чем ближе к окончанию учебки, тем чаще стали таскать на бесконечные медкомиссии и психологические тесты. Военные психологи внимательно осматривали наши тела на предмет шрамов. Ни о каких татуировках не могло быть и речи. Историю появления каждого шрама требовалось подробно объяснить:
- «это у бабушки старый свинарник разбирал;
- это на скейте катался и влетел в витрину;
- это в пионерском лагере на мокрых полах подскользнулся и тд…»

И снова потянулись голодные дни. Беготня, стрельбы, тактика, кросс, изучение матчасти, марш-бросок, спортивный праздник, воздушно-десантная подготовка, прыжки.
О стрельбах с БМД-1 следует рассказать отдельно.

Армейское чтиво. (Часть 2)

Слоновая болезнь.

Слоновая болезнь не щадила никого. Примерно через неделю ноги от интоксикации стали распухать и одним прекрасным томным вечером я перед отбоем не смог снять штаны. Они были сшиты по типу галифе с узкими голенями, и распухшие ступни через них уже не пролезли. Пришлось спать прямо в них, тем более, что первый месяц разницы между сном и потерей сознания не было никакой. Да ещё постоянный дефицит воды.
И голод.
Вода достигала последнего этажа казармы, только когда весь полчёк убегал на целый день по стрельбищам, и тактическим занятиям. Пользоваться водой было некому. Зато она благополучно набиралась в сливные бачки. И, когда мы потные и грязные прибегали в казарму, мы просто снимали чугунные крышки и опускали фляги прямо в сливные бачки.. (пить захочешь – не так раскорячишься).
То, что случилось со мной, случилось ещё почти с четвертью роты. Кого-то слоновая болезнь посещала раньше, кого-то позже.
В медсанчасть было идти западло. Это не приветствовалось среди курсантов. Но мои ноги увидел ротный замполит - капитан Демченко. Он собрал всех таких же как я, и немного А-кая, как москвич или волжанин прочёл нервную и оскорбительную лекцию:
«Идить сю-Юда, са-Алдат! Ваша мама , са-Алдат, приедет сюда и выебет всех нас, са-Алдат, вон той щваброй, са-Алдат! И будет пра-Ава, са-Алдат! Она отдавала сына с двумя ногами, са-Алдат! А у тебя уже га-Ангрена, са-Алдат! Я что ска-Ажу вашей маме тащ са-Алдат?
Ищите ноги вашего сына вон в том мусорном бачке, са-Алдат?! Бегом в медса-Анчасть, долбоёбы!!!»

Говорят, в армии надо бояться трёх «ВВ». Взрывчатые Вещества, Военный Врач и Военный Водитель.
Лечение заключалось в намазывании мази Вишневского на распухшие сине-бордовые ноги и поглощении фуросемида. Но плюс был в том, что можно было выспаться.
Медсанчасть была забита такими же пациентами со слоновой болезнью. Но пара бледно-зелёных курсантов из соседнего батальона лежала с каким то отравлением. Какой-то военный врач мельком появился в медсанчасти и приказал поставить этим двум клизму.
Недовольный санинструктор-срочник долго копался в каком то чулане гремя вёдрами и выволок на свет допотопную пыльную кружку Эсмарха с резиновой и стеклянной трубкой на конце. Победно держа резиновую ёмкость в одной руке, а стеклянную трубку в другой он показал эту хрень вольнонаёмной медсестре (мол, оно, не оно?). Стеклянная трубка, предназначенная непосредственно для солдатской жопы, была отбита и угрожающе сверкала острыми осколками. Сестричка и санинструктор весело заржали.

Слоновая болезнь прошла, но появилась другая проблема. Постоянная и не проходящая боль в мышцах ног. Курсант Тарабаров, бывший студент мединститута, объяснял сие так. Нагрузки на ноги постоянные, даже не спортивные, а варварские. Время на восстановление мышц никто не даёт.. А питание плохое. Мышцам не хватает калия, они и болят постоянно. Это было у всех поголовно. На забитых мышцах не то что бегать, а ходить было больно. Но мы бегали. Корчились от боли и бегали. Берегли каждую калорию, вплоть до того, что если уронишь что-нибудь, то некоторое время думаешь – наклоняться или нет (тратить силы или «ну его на хрен»). Сейчас трудно поверить, что мы во время беготни по лесу жрали хвою и молодые листья.
Тарабарова в середине курковки переведут в санинструкторы и он нам после каждой прививки, которых было как-то слишком много (то в плечо, то под лопатку), будет многозначительно и «по секрету» сообщать:
- «Экспериментальная!»..
А тут ещё началась предпрыжковая подготовка. Прыгать с высокого постамента с макетом парашюта за плечами была настоящая пытка. Такой же пыткой было зажимать между колен эстафетную палочку и прыгать, на двух плотно сжатых ногах как зайчик на утреннике с парашютом на спине метров, эдак, 80. Если палочка выпадала – начинаешь заново.
Забитые мышцы ног отказывались работать. Но всем было похер. Да и нам тоже.
Лишь месяца через два после прибытия в роту я увидел Тимура. В курилке возле казармы. Я вытаращил от потрясения глаза и первое, что сказал – «Тимур, что с тобой, братан?!». Раньше коренастый и круглолицый, а сейчас худой с острыми плечами, провалившимися щеками, запавшими глазами, и выдающимися острыми скулами на меня смотрел настоящий узник концлагеря со старых документальных киноплёнок.
«А ты себя видел?» - был ответ.
За несколько месяцев чудовищных нагрузок, вечной жажды и голода был риск вообще потерять человеческое лицо. Курсанты постоянно друг у друга что-то воровали. Но это не у тебя украли, а «ты проебал». И когда ты вынужден был точно так же у кого-то спиздить берет, пилотку, ремень или тапки, то это ты не украл, а «родил». Постепенно, выработался «кодекс чести» - в своей роте не «рожать», а делать это в соседних батальонах.
Этот постоянный стресс заставлял постоянно быть на чеку и постоянно следить за своим имуществом. Между прочим, даже во время Сталинградской битвы бойцы подворовывали в соседних подразделениях матчасть и боеприпасы.
В этом аду постепенно выковалась какая-никакая взаимопомощь и взаимовыручка.
На время курковки мы держались вместе и подружились - Игорь Мешалкин, Дима Галкин, Сергей Красюк и я. После учебки Красюк и Галкин попадут в Кировабад и впереди их будут ждать землетрясение в Армении и события в Степанакерте.
Лишь через двадцать лет я встречусь с Красюком в Геленджике, куда он прилетит из Сургута на отдых со своей семьёй, и мы обнимемся, как самые близкие друзья.

Первый прыжок.

Первый прыжок совпал с нарядом. Рота на сутки заступала в наряд по полку. Караульная служба, дежурство по штабу и тд. Самый хреновый наряд считался по столовой. Туда я и попал.
Ничего особенного, просто надо всё постоянно мыть. Я и ещё четыре курсанта три раза в день мыли по две тысячи тарелок и тысячу кружек. Остальные драили зал и кухню. Начальник столовой – прапорщик Хасанов. Если наряд по столовой чего-то там плохо вымыл, то наказание – бегать вокруг столовой со столами. Точнее это были не просто столы, а сложная сварная 70-килограмовая конструкция из уголка, где стол и приваренные к нему скамейки составляли единое целое. Для совсем залётных – «Учкудук», как говорил прапорщик Хасанов. Чистить колодец канализации с жировым отстойником.
Наряд передали поздно вечером. Уже далеко за полночь рота после наряда собралась на вечернюю поверку. Когда назовут твою фамилию, нужно громко выкрикнуть «я», чтобы у курсантов по соседству зазвенело в ушах. Иначе сержант начнёт поверку сначала.
А до того момента, когда назовут твою фамилию, можно закрыть глаза и находиться на грани сна и бодрствования. Если чувствуешь, что поплыл, резко открываешь глаза и ловишь вертикальное положение.
В нашем взводе было забавное сочетание фамилий, которые сержанты зачитывали с особым удовольствием:
-Галкин!
- Я!
-Геркин!
- Я!
- Гуркин!
- Я!
- Мешалкин!
- Я!

…чьё то тело с грохотом падает на деревянный пол. Солдат в испуге поднимается. Поверка начинается заново. В середине переклички опять чьё то тело падает. Рота веселится не смотря на усталость. Всё – отбой! А через два часа подъём, потому что в 4-00 выход на аэродром. Первый прыжок.
До аэродрома – ещё дальше, чем до стрельбища. Добротная бетонка и прыжковое поле. Прыжковое поле – вырубка в лесу, состоящая из песчаных дюн и кочковатых болот, поросших молодыми осинками и ёлочками. Кое-где твёрдый песок, кое-где мшистые кочки, наступая на которые сочится вода.
Первый прыжок совершается с борта АН-2 (кукурузник, этажерка). Роту разбивают по 12 человек. Эта группа парашютистов почему то называется «корабль». Десантники в «корабле» строятся по убыванию веса. Тяжёлые прыгают первыми, лёгкие – следующими.
Это важно. Тяжёлый парашютист не должен в воздухе опуститься ногами на купол более лёгкого. Но даже в этом случае следует «пробегать» по куполу. Всё это до автоматизма отрабатывается на Воздушно-Десантном комплексе.
Висишь в макете парашюта на цепях, в позе зародыша, поджав ноги, под присмотром инструктора и имитируешь прыжок:
- «пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три!, кольцо! (рвёшь правой рукой кольцо)
Пятьсот один, пятьсот два!, Купол!» (все смотрят вверх, хватаясь за лямки)
- «Нет купола!» - грозно сообщает инструктор.
- «дёргаем кольцо запасного парашюта! Пятьсот один, пятьсот два! Купол!»
- «Нет купола!» - изголяется инструктор.
Все в растерянности висят и смотрят на инструктора, который с удовольствием сообщает:
- «дёргаем за яйцо, всё равно они уже больше не понадобятся!».

Кукурузники, с пчелиной деловитостью снуют, как челноки. Выбросив очередную группу десантников, почти вертикально падают вниз, мастерски планируют на посадку. Страшный, перекрывающий шум моторов, скрип тормозов, от которого стынет в жилах кровь. Самолёт останавливается чётко на точке посадки, не выключая мотора. Опять бегом к самолёту и на посадку.
Тут же взлёт и набор высоты спиралью. За гулом мотора ничего не слышно. Сосед что-то увлечённо рассказывает, крича мне прямо в ухо, но я нихрена не слышу, только понимающе киваю и улыбаюсь. Дверь кабины пилота открывается и в салон вваливаются клубы табачного дыма, сквозь которые пилот кивает выпускающему офицеру. Открывается дверь. Встали, подёргали карабины. Правая рука на кольцо.
Уже не помню, я , как тяжёлый¸ шёл вторым или третьим. Выпускающий хлопает по плечу сзади и видно, как десантник кувыркается за самолётом быстро скрываясь из виду.
Бояться нет сил. За время воздушно-десантной подготовки так вымотали, что уже всё похер. Правой ногой в угол двери и шагнул в пустоту. Кувыркаюсь в потоке воздуха и ничего не вижу. Пятьсот один, пятьсот два, Кольцо! Ещё один провал в пустоту – это парашют вытягивается из ранца, плотно и ощутимо повис на лямках в полной тишине.
Неожиданная звенящая тишина и ясный тихий день.
Необъятные леса со всех сторон уходят куда-то за горизонт в синюю дымку. Адреналин заставляет всё время чему-то улыбаться.
Я вспоминаю, как намедни замполит построил роту и толкнул недолгую матерную речь, что если кто-то опозорит роту, … вашу мать, и откажется от прыжка, … вашу мать, то этих мудаков переоденут в бабьи сарафаны и перед всем полком отправят в стройбат, вашу мать, или в ментовские Внутренние войска, потому что таким отбросам общества только там и место. При этом капитан Демченко проходил перед строем, свирепо сдвинув брови, и заглядывал в лицо каждому курсанту, изредка останавливаясь:
- «Вот вы, са-Алдат, о чём задумались?! О мохнатом сейфе?! Или вы уже собираетесь этой ночью к своей мамке сбежать? Какое-то у вас ли-Ицо интеллигЕнтное!» - при этом ткнул пальцем в меня.
Через пол года я буду в этой роте одним из сержантов, а замполит и не вспомнит этого эпизода и будет одним из немногих офицеров роты, кто уважительно относился к нашему брату.
Приземление на дюну, сбор парашюта, как попало в сумку, на плечи её, и марш пешком к пункту сбора.
Только сейчас вспоминаю про кольцо.
Конечно, потерял. Когда парашют раскрылся, я, конечно, вытянул его до конца вместе с тросиком и, конечно же, забыл про него разжав руки и ухватившись за лямки. Нас же предупреждали. Зарплата курсанта, что-то около 6 или 7 рублей. Теперь с меня высчитают 3 рубля 40 копеек за кольцо.
Но по дороге я нашёл аж три штуки.
На следующий день всем курсантам выдали «тошнотики» - значки в виде парашюта с висящей цифиркой «1».

И снова потянулись солдатские будни, бег, стрельбы, укладка парашюта, прыжки.
На укладке парашюта я и подружился с Олегом Сребным. Широколицый, крепкий сибиряк из Омска, внешне и повадками напоминал Шукшина. Парашюты укладываются в паре. Все операции производятся поэтапно. Каждый этап многократно проверяется. Последним проверяет зам ком полка по воздушно-десантной подготовке капитан Лебедев. Высокий и сутулый, разговаривает тихо, печально глядя безразличными усталыми глазами. Спокоен, как сто индейцев, абсолютная флегма, как будто постоянно на транквилизаторах. Наверное таким и должен быть человек на котором лежит ответственность за безопасность тысячи солдат, совершающих прыжок с парашютом. У Олега за плечами были уже несколько прыжков в ДОСААФе до армии.
Сначала он просто отбрасывал мои руки в сторону, как какие-то лишние деревяшки, которые непонятно откуда тут взялись среди строп, лямок и контровок, и делал все операции сам, пока я не возмутился. Этот факт потом его очень забавлял, потому, что он ничего такого не помнил.
Тогда мы и представить не могли, что через пол года мы будем с ним сержантами в одном взводе, а лет через 5 Сребный будет жить вовсе не в Омске, где его родной дом, а на Украине под Харьковом в благословенных и жирных местах с лесами, оврагами, озёрами и пшеницей выше пояса. А через 20 с лихуем лет я приеду в гости к нему и Саиду (это тоже сержант Юра Овдиенко), который родом из этих мест. И мы будем пару дней бухать, кушать раков и вареники с вишней, под шелковицей, возле дома из малинового кирпича ещё царской дореволюционной постройки, посечённого пулями в боях Великой Отечественной войны.. Не смотря ни на какие майданы и «маскаляку на гиляку», нас навечно свяжет взаимное уважение и дружба, замешанная на совместной непростой службе в этой жопе мира.

Армейское чтиво. (Часть 1)

Весенний призыв.

Наверное, с каждым человеком, случаются странные вещи. Особенно, в Августе.
Как говорил Ошо, в голове у каждого шумит восточный базар. Базар из разных мыслей, которые роятся, как злые пчёлы, перебивают друг друга, куда-то исчезают и вновь появляются, и только медитация может заставить этот базар заткнуться и дать человеку отдохнуть в тишине.
Так и я, думал о всякой фигне, страдая от жары, амброзии и безделья на даче, равнодушно просматривал старые книги в запылённом шкафу. Кто сейчас вообще читает книги? Кто сейчас вообще что-то читает? Взгляд упал на «Два капитана» Каверина. Читал когда-то в детстве и вообще не помню о чём там речь.
Открыл и стал читать. А базар в голове не утихал. Мысли, воспоминания, идиотские идеи вспыхивали и куда-то проносились (даже парочка рацпредложений по конструкции корпуса корабля мелькнула, … и хрен с ними, страна обойдётся..).
Продолжая читать, внезапно вспомнил, что в эти августовские дни, ровно тридцать лет назад, на моих глазах погиб человек, младший сержант Григорьев. И в этот момент я дочитываю «Два капитана» до места, где выясняется, что главного героя повести зовут Саня Григорьев.
Вот-те раз…
Что ж, значит, указующий перст Фатума или Бог, в которого я, не верю, ибо отпетый атеист, или сама Паранойя велела написать некий текст в моём любимом стиле матерной публицистики о Советской Армии, о ВДВ, о людях и о времени.
Pourquoi pas?, как говорится Пусть это будет здесь на память о великой стране и пусть вмёрзнет, на хрен, в эту ленту вконтакта навечно, пока существует интернет и электричество, Аминь!

В самом конце весеннего призыва 1988 года я из Краснодара прилетел в Николаев в родную общагу НКИ, рейсом Краснодар-Николаев-Рига (Ту-134) с четырьмя бутылками розового игристого вина «Бригантина». Да, в Советском Союзе студенты летали самолётами Аэрофлота, благо, билет стоил ровно пол стипендии, а шо такова?
На следующее утро к 6-00 мне следовало явиться на призывной пункт в военкомат.
Вечер и ночь были в моём распоряжении. Общага на каникулах опустела, студенты разъехались по своим городам. И на первый взгляд бухать было не с кем.
Но не тут то было, советское государство и здесь обо мне позаботилось. Во-первых, в общаге на лето появились какие-то практикантки из Харькова, во-вторых, к вечеру в общагу стали подтягиваться такие же бедолаги, как я, с повестками, портвейном и водярой. И вертели мы горбачёвский сухой закон.
В общем проводы удались.
И вот, где-то за Ингульским мостом просыпался город корабелов, где-то пятью этажами ниже, в этой же общаге, ещё никому не известные братья Меладзе кипятили чайник на общей кухне, а я проснулся в 5-00 на балконе блока 1304 («Ласточкино гнездо») на скрипучей железной кровати без матраса в объятиях красивой брюнетки из Харькова по имени Ира.
Мимоходом должен отметить, что именно в этой комнате несколькими месяцами раннее произошла история, позднее описанная юмористом Михаилом Задорновым в своём рассказе о русском пытливом уме. Три долбозвона (Миша Фишман, Женя Харыбин и я), устав от сессии, решили испытать с какой высоты пудовая гиря причиняет боль при падении на ногу. Данные заносили в таблицу – порядковый номер испытаний, время, высота, боль по 5-бальной шкале. Далее возник вопрос, пробьёт ли гиря люк, прилетев с 13-го этажа. Чтобы за ней потом не бегать, была привязана верёвка, оказавшаяся короткой, ну и так далее. Не знаю, как дошла до Задорнова эта история, но он её увековечил в своих рассказах. Эта гиря дождалась меня из армии, закончила вместе со мной институт, и в последствии переезжала за мной в Киев на Радужный, потом на Воскресенку, потом в Севастополь и Краснодар.
Она и сейчас со мной. Отлитая в металле цена – 5 рублей 90 копеек, меня, как-то успокаивает своей стальной незыблемостью.
А тем щебечущим солнечным утром в комнате 1304-Б молодой и пьяный народ спал вповалку, и только лепший кореш Миша Фишман, единственный, нашёл в себе силы проводить меня до ворот военкомата.
В середине 90-х он, конечно, свалит в Израиль, а оттуда, кажется, в Швецию, но я до сих пор с умилением вспоминаю его утренний подвиг. На прощание обнялись. Мы тогда еще не знали, что уже через полтора года в Херсоне на свадьбе Валеры Альтгауза мы будем соревноваться, кто больше выпьет. Фишман победит.
На призывном пункте повстречал своих одногруппников-студентов и стало повеселее. Среди толп новобранцев деловито сновали офицеры с папками личных дел под мышками. Мы с опаской поглядывали на моряка. Никому не хотелось загреметь на три года, да ещё и на подводную лодку. Но один из нас, таки, попал именно туда. Я не помню, как звали этого парня, но уже после службы, года через два, мы сидели на лекции, что-то конспектировали, и где-то вверху прорвало водопровод, и с потолка стало капать. И этот чувак, подняв к верху глаза на потоки воды, крикнул «Пробоина!».
Круглолицый крепкий парень Тимур Гончаренко вещал нам какую то жуть про ВДВ, Гайжюнай и Афганистан, рассказанные ему старшим братом.
Когда выяснилось, что все мы (четверо студентов НКИ) именно туда и попадаем, сердце застучало быстрее от предвкушения чего-то великого и неизведанного.
Я, вообще, любил отдаться на волю судьбы, и посмотреть, куда кривая вывезет. Так в 1987 году я выбрал из справочника институт, а потом выяснил где же он, мать его, находится на просторах нашей 1\6 части суши, и отправился в абсолютно незнакомый город на Украину.

Так и тогда поезд Симферополь-Рига денно и нощно нёс меня куда-то в Литву, где я никогда не был раньше и, наверное, уже не буду позже, в какой-то затерянный в лесах и болотах между Йонавой и Каунасом Гайжюнай, о существовании которого я раньше не подозревал.
До станции Йонава путь был утомительным. Поезд пробирался по Чернобыльским местам. Помню, где-то в Гомеле мы подрались с местными на перроне, потому что на просьбу закурить кому-то подали спички не «Гомельдрев», а «Балабановские». Это было оскорбительно…
Сопровождающий офицер десантник на вопросы не отвечал, а только загадочно улыбался и, в общем, был дружелюбен и спокоен.
В пересыльной роте 1-го батальона ДШБ 301 полка таких, как мы было ещё человек 30 из разных концов нашей необъятной Родины. Витебск, Омск, Подмосковье, Молдавия, Украина. Нас сводили в баню. Гражданская одежда – под топор, и вот оно – тельник в голубую полоску и новенькое Х/Б образца 1969 года, вместе с кирзовыми сапожищами, сатиновыми трусами и влажными, вонючими портянками.
Приходили сержанты из разных батальонов и постепенно разбирали новобранцев. Какой-то прапорщик забрал меня и ещё несколько человек на разгрузку мяса в столовую. Разрубленные вдоль пол коровьей туши были неподъёмными и скользкими. Мы все тут же безвозвратно изгадили новое х/б говяжьим жиром, потому что туши пришлось прижимать к себе, чтобы аккуратно снять с кузова военного ГАЗ 66 и отправить их в приямок подвала солдатской столовой.
Тимур и тут накаркал. Он быстро вычислил, что у нас с ним есть родные братья, оба мы спортсмены, поэтому мы должны попасть в афганский батальон. Так и получилось.
Только Тимур попал в 4 роту, где готовили наводчиков–операторов, а я в 5 роту, где готовили командиров отделений и замкомвзводов (комодов и замков) или попросту командиров БМД.
За мной пришёл младший сержант Григорьев.
Рота располагалась на последнем, четвёртом этаже казармы, поэтому в умывальниках и туалетах просто хронически не было воды, потому что насосная станция недодавливала до последнего этажа.
Всвязи, с этим странным фактом, командир роты просто запретил пользоваться туалетом (делов то! В армии, вообще, всё просто) – « В кровь, бля, перерабатывайте!».
С тех пор на всё время службы меня не отпускало чувство, что я стал персонажем какой то пошлой и заунывной дворовой песни про десантников.
За месяц до нашего призыва в этой самой роте курсант на чистке оружия застрелил сержанта, из этой самой роты каждые полгода отправлялись сержанты – командиры первого звена в Афганистан, из этой самой роты за пол года до нас в Афганистан отправился будущий Герой Советского Союза Александров в свою 9 роту, о которой в последствии будет снято кино.
И повесившийся штабной писарь был и нераскрывшиеся парашюты и ещё куча разных пошлых баек и хохм будут происходить в реальности вокруг и возле.
А пока что вновь прибывшие - я и Гена Панков из Пскова стояли в совершенно пустом помещении роты, когда она стала наполнятся грохотом и запахом кирзы, топотом и тяжёлым дыханием сотни уставших рыл. Курсанты вбегали в полной выкладке в бронежилетах, обвешанные рюкзаками, подсумками, флягами, сапёрными лопатками и оружием, в песке и грязи и строились в центральном проходе.
С таким же неповторимым запахом казармы и потной амуниции я столкнусь в своей жизни только один раз – в хоккейной раздевалке после хорошей игры, и то, через много-много лет.
Быстрая перекличка, сдать оружие и строиться на ужин. Меня определили в 3 взвод, где командиром старлей Чернобров – молодой офицер сразу после Рязанского училища, бегает, как мустанг и запросто крутит «солнышко» на турнике.
Ужин так себе. Комбикорм в виде смеси гороховой сечки, перловки и пшена. Вместо мяса - кусок варённого жира с грубой кожей, бородавкой и торчащими из неё чёрными волосами. И где то мясо, что мы разгружали?

Так потянулись солдатские будни. Стрельбы, стрельбы, тактические занятия, бегом, бегом. На стрельбище бегом, со стрельбища бегом, утром в 6-00 подъём и из всех полковых динамиков день за днём, месяц за месяцем звучит песня Александра Барыкина «Я буду долго гнать велосипед» в его же исполнении. Весь полк строится под неё на плацу, включая хромых со сбитыми в кровь ногами, но в армейских тапках с угрожающей надписью «ГРИБОК!» (это, чтобы никто не спиздил), и побежали - на зарядке 3 км бегом, днём кросс в полной выкладке, по воскресениям, после просмотра передачи «Служу Советскому Союзу!» , – спортивный праздник с «весёлыми» эстафетами в лыжах и противогазах по асфальту.
От самого словосочетания «спортивный праздник» уже подташнивает, как и от самой противной команды на марше – «приготовиться к бегу». Уже позже, как настоящий инженер, я примерно посчитаю, что за время службы я, как и каждый десантник Гайжюная, пробежал около 1,5 тысяч км.
В первый же забег на стрельбище (примерно 4-5 км) я и ещё пол роты курсантов в кровь стёрли ноги.
Кроме своего оружия (АКС-74) броников, касок, рюкзаков (РД-54) и полного обвеса , мы тащили на себе «материальную часть» для обустройства «учебных точек» на стрельбище. Противотанковые мины, гранатомёты, треногу для пуска противотанковой ракеты. Самые залётные в конце строя пёрли стол с прикрученным деревянным стендом, изображавшим автомат Калашникова (как будто такой же автомат не болтался на плече у каждого) и табуретки. Когда на стрельбище хер приносил какого-нибудь проверяющего, полагалось кому то сидеть и с дебильной рожей таращиться на стенд с изображением автомата Калашникова – «изучать матчасть». Я, как Ленин бревно, тащил на плече танковый пулемёт.
По приказу сержанта со всей этой хренью нужно было бежать. Если кто-то отставал, весь взвод бегом возвращался к отстающим и бегал вокруг них со столами, табуретками, противотанковыми минами и пулемётами, громыхая амуницией и отборным матом. Каска била по переносице, но её не поправить, руки заняты, весь обвес на солдатском ремне (подсумок для гранат, подсумок для магазинов к АК, фляга, сапёрная лопатка, штык-нож) сбивался в кучу, вперёд, и бил по яйцам. Но нужно было бежать и бежать, столько , сколько нужно.
Если сержанту не нравилось, как держится строй, весь взвод ложился и полз по разбитой танковой трассе по лужам и песку со столом, табуретками, противотанковыми минами и пулемётами….

Рота отстреляла, и стояла строем на солнцепёке на против «душманского городка» (построенный для тактических занятий афганский аул с минаретом и мусульманским полумесяцем). Ротный оглашал результаты стрельб, а я, переминаясь незаметно с ноги на ногу, поочерёдно отлеплял от подошвы и стенок сапога сорванные кровавые мозоли, потому что иначе было полное ощущение, что в сапог залили расплавленную сталь. А ещё предстоял обратный забег.